В августе 2008 года в южноафриканской пещере Малапа были найдены останки нового вида австралопитеков, который в 2010 году получил название Australopithecus sediba. В 2011-м журнал Science опубликовал результаты новых исследований, и они не были последними. Попытка назвать Australopithecus sediba недостающим звеном эволюции австралопитека в человека вызвала споры; впоследствии количество образцов выросло, и стоило ждать дальнейших публикаций. 

Сводная реконструкция Au. sediba (в центре) основана на материале, принадлежащем MH1, MH2 и MH4, и на опубликованных только что исследованиях. Поскольку все особи, найденные на сегодня, обладают примерно одинаковым ростом, соответствующая коррекция не понадобилась. Длина бедра установлена по цифровым измерениям кости индивида MH1, которая до сих пор не извлечена из камня. Для сравнения приведены скелеты сравнительно малорослой современной женщины (слева) и самца шимпанзе обыкновенного (справа). И вот дождались! Science предлагает нашему вниманию шесть новых статей с описанием материала, принадлежащего трём индивидам: скелетов голотипа и паратипа MH1 и MH2, а также изолированной большой берцовой кости особи MH4. Работы завершают этап первоначального изучения этих ранних гомининов, живших примерно 1,977–1,98 млн лет назад.

Джоэл Айриш из Ливерпульского университета им. Джона Мурса (Великобритания) и его коллеги рассматривают характеристики зубов Australopithecus sediba, которые, скорее всего, передавались по наследству. Они филогенетически отличны от таковых восточноафриканских австралопитеков, но близки к зубам Au. africanus, а потому, заключают учёные, два вида можно объединить в южноафриканскую группу австралопитеков, которая некоторым образом напоминает кладу, состоящую из четырёх останков ранних представителей рода Homo. Всё это говорит о том, что Au. sediba и, возможно, Au. africanus не являются потомками австралопитека афарского. 

Дэррил де Рёйтер из Техасского университета A&M (США) и его группа изучили челюстной материал особи MH2, в том числе ранее неизвестные резцы и премоляры. Они похожи на таковые других австралопитеков, но отличаются от зубов австралопитека африканского и формой, и размерами, а также траекторией онтогенетического роста. Тем самым подтверждается правомерность выделения Australopithecus  sediba в отдельный от Australopithecus africanus вид. Между тем челюстной материал больше всех схож с таковым ранних представителей рода Homo. 

Стивен Чёрчилл из Университета Дьюка (США) и его коллеги проанализировали детали верхней конечности Australopithecus sediba и описали наиболее полные и недеформированные плечевую, лучевую, локтевую, лопаточную, ключичную кости и рукоятку грудины в истории изучения ранних гомининов, причём принадлежащие одной особи. За исключением кисти, верхние конечности гомининов из Малапы в большой степени морфологически примитивны. Иными словами, Australopithecus sediba обладал типичной для австралопитеков верхней конечностью, которая прекрасно подходила для лазанья по деревьям и, возможно, висения. 

Фрагменты рёберной клетки Australopithecus sediba описывают Петер Шмид из Цюрихского университета (Швейцария) и его коллеги. По их словам, верхняя часть грудной клетки узка в срединно-боковой области, как у крупных человекообразных обезьян, что совсем не похоже на широкую цилиндрическую грудь человека. Вместе с почти полными останками плечевого пояса вырисовывается морфологическая картина конической грудной клетки с обезьяноподобным высоким плечевым суставом (из-за чего кажется, будто обезьяна вечно пожимает плечами), то есть конфигурация очень характерна для австралопитека и едва ли способствует размахиванию руками во время ходьбы и бега на двух ногах, которое практикуют люди. Нижняя часть рёберной клетки сохранилась хуже, но по ней всё же можно судить о том, что там средне-боковое сужение напоминает человеческое. Перед нами странная мозаика анатомических черт, намекающая на переходное значение этого вида. 

Скотт Уильямс из Нью-Йоркского университета (США) и его коллеги анализируют шейный, грудной, поясничный и крестцовый отделы позвоночника, показывая, что Australopithecus sediba обладал тем же количеством поясничных позвонков, что и современные люди, но нижний отдел его спины был длиннее и гибче, с соответствующими функциональными последствиями. Морфологические показатели сильного поясничного изгиба говорят о том, что Australopithecus sediba в этом отношении был родственником австралопитека африканского и больше походил на человека прямоходящего из Нариокотоме. 

Наконец, Джереми Десилва из Бостонского университета (США) и Витватерсрандского университета (ЮАР) и его коллеги описывают анатомию нижней конечности Australopithecus sediba и выдвигают особую биомеханическую гипотезу о том, как ходил этот вид. По отдельности анатомия пятки, среднего отдела стопы, колена, бедра и спины уникальна и чудна, но вместе она внутренне непротиворечива и свидетельствует о двуногом хождении с очень низким наклоном туловища. Отсюда следует, что нашими ранними предками из числа гомининов практиковались многообразные виды бипедализма. 

В целом, как отмечает автор обзорной статьи и руководитель раскопок Ли Бергер из Витватерсрандского университета (ЮАР), вид демонстрирует анатомическое и функциональное попурри, которое отличает его и от австралопитеков, и от ранних представителей рода Homo. Несомненно, новые работы скажутся на представлениях о скорости и образе эволюции гомининов.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Наблюдения за миграциями дают учёным множество ценных сведений о биологии животных. Но как следить, к примеру, за морскими видами? В докомпьютерную эпоху это была настоящая головная боль. А сейчас в таких случаях на животное крепится датчик, который сообщает исследователям о перемещениях особи. Правда, география миграций может быть исключительно обширной, а сама миграция длиться очень долго.

Белая акула (фото Chris Brunskill).Однако, несмотря на эти трудности, зоологам из Института экологии моря в Калифорнии (США) удалось в течение двух лет непрерывно наблюдать за путешествиями нескольких самок белых акул, что позволило узнать много нового о «личной жизни» этих хищников. Считалось, например, что брачные союзы у акул совершаются в открытом море: об этом говорили наблюдения за самцами и их поведением, которое напоминало брачный ритуал (самцы выпрыгивают из воды; повторяться этот трюк может до 150 раз в день).

Однако, как пишут исследователи в журнале Animal Biotelemetry, в тот момент, когда самцы резвятся в открытом море, самки находятся в другом месте, и лишь 4% своего времени они проводят там, где играют самцы. Кроме того, сроки появления акульего молодняка не удавалось подогнать под брачные танцы. То есть самцы и самки белых акул в буквальном смысле живут раздельно, и единственным местом встречи для них является остров Гваделупа, где миграционные маршруты обоих полов пересекаются. (Исследователи наблюдали за калифорнийской популяцией белой акулы, однако вряд ли стоит сомневаться, что и у других популяций самцы и самки редко видят друг друга.)

Долгое время сведения о личной жизни акул поступали от наблюдений за самцами: у них круг миграции замыкается за один год, а потому следить за ними чуть проще. Однако теперь для «брачных танцев» самцов белых акул придётся искать другое объяснение. Наблюдения же за самками стали возможны потому, что появились радиолокационные датчики с более мощными элементами питания, способные проработать до конца — то есть до тех пор, пока акула не совершит в своих путешествиях полный цикл.

Одновременно исследователи получили результаты большой экологической важности, выяснив, где и когда самки рожают детёнышей. В этот момент, по словам зоологов, промысловым судам лучше воздержаться от ловли рыбы, чтобы не истребить попутно ещё и акулий молодняк. А без акул как без главных хищников морская экосистема может легко прийти в упадок.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

400 млн лет назад в первобытном океане обитала бесчелюстная рыба Euphanerops. Ко всем прочим странностям этого существа теперь прибавилась пара плавников, расположенная позади его ануса.

Ископаемый образец Euphanerops (фото Robert Sansom).«Обычно у рыб по два грудных и брюшных плавника, а также один анальный, — напоминает ведущий автор открытия Роберт Сэнсом из Лестерского университета (Великобритания). — А Euphanerops не имеет спаренных плавников в области груди или брюха, зато у него пара анальных. Насколько мне известно, это единственное создание с подобной особенностью. Оно уникально».

Euphanerops, реконструкция (изображение авторов работы).Euphanerops жили в девонском периоде, который из-за плодовитой эволюции рыб порой так и называется — «век рыб». Бесчелюстные рыбы того времени обычно располагали лишь одиночными плавниками и больше напоминали угрей. Теперь вы понимаете, как удивились учёные, изучая образец, найденный в Квебеке (Канада).

Хотя плавники, без сомнения, каким-то образом влияли на способ передвижения рыбы, г-н Сэнсом и его коллеги не спешат приписывать им определённую функцию.

Интересно другое: именно в девонском периоде стали появляться наши ранние предки, челюстные позвоночные, которые со временем выработали привычное нам строение тела с двумя руками (плавниками, крыльями). «А всё, что было у бесчелюстных рыб, — это хвост и спинные плавники, — поясняет г-н Сэнсом. — Для парных образований необходима совершенно иная модель развития».

Вот почему Euphanerops начинает выглядеть как очень важное звено нашей собственной эволюции. У него появляются парные плавники как раз в тот период, когда стали возникать челюстные позвоночные. Возможно, именно благодаря таким, как он, у нас сегодня есть две руки и две ноги.

Результаты исследования опубликованы в журнале Biology Letters.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Одно из самых любопытных явлений на свете — ледяные сталактиты особого рода, которые, словно сосульки, свисают с нижней стороны арктического морского льда.

Образование ледяных сталактитов в морской воде (иллюстрация авторов работы).Они образуются совершенно иным образом, чем привычные нам сосульки, и ещё плохо изучены. На видео их снимали только один раз — для документального фильма Би-би-си, который вышел на экраны в 2011 году.

Джулиан Картрайт из Гранадского университета (Испания) и его коллеги считают, что эти образования представляют собой особый вид так называемого химического сада и существуют благодаря взаимодействию высокой концентрации соли, воды, находящейся близ точки замерзания, и льда.

Самое интересное, что учёные видят в этом связь с происхождением жизни на Земле.

Типичные химические сады представляют собой трубчатые структуры, которые формируются, когда кристаллы солей металлов погружают в определённые растворы. Они встречаются и в естественных условиях — в некоторых геологических формациях и в районе гидротермальных жерл. Обычно трубчатые структуры растут вверх. Но в случае ледяных сталактитов всё наоборот. В чём же тут дело?

Замерзая, морская вода вытесняет соль, образуя высококонцентрированный водный солевой раствор, который остаётся в жидком состоянии, ибо его точка замерзания намного ниже, чем у воды. Если лёд даёт трещину, раствор попадает в море и постепенно опускается, будучи тяжелее воды. По пути, поскольку его температура чрезвычайно низка, солевой раствор обращает воду в лёд. Таким образом и формируются трубчатые структуры.

У физиков к этому явлению есть ряд интересных вопросов. Например, процесс, с помощью которого лёд извергает соль, напоминает осмос наоборот. И это важно, ибо обратный осмос — основной метод опреснения морской воды. Возможно, понимание того, как таким же образом водный раствор соли образует чистый лёд, позволит усовершенствовать работу опреснительных установок и фильтров.

Г-н Картрайт и его коллеги заметили также, что ледяные сталактиты создают химические градиенты, электрические потенциалы и мембраны — все условия, необходимые для возникновения жизни. Точно такие же явления происходят в гидротермальных источниках, где, как считают многие биологи, могли существовать наиболее подходящие условия для появления первых форм жизни. Разница лишь в том, что там горячо, а во льдах холодно. Тем не менее условия странно схожи. И, возможно, что-то подобное происходит под ледяной коркой Европы, в самом верхнем слое океана этого спутника Юпитера.

Результаты исследования опубликованы на сайте arXiv.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Ледниковый период не затронул некоторых древних морских млекопитающих, выяснили палеонтологи из старейшего в Новой Зеландии университета Отаго. Исследуя останки  ископаемого кита герпетоцета, аспирант этого вуза Роберт Буссенекер (Robert Boessenecker) обнаружил, что данному виду удавалось выживать гораздо дольше, чем предполагалось ранее.

Герпетоцет относился к небольшим (около четырёх-пяти метров в длину) примитивным усатым китам семейства цетотериев. Его жизненный путь на Земле начался более шести миллионов лет назад, а самые «молодые» останки этих животных ранее насчитывали около трёх миллионов лет (период плиоцена). Ископаемые, которые датируются более поздними периодами, признаны практически идентичными костям современных морских млекопитающих, отметил Буссенекер.

Как сообщает университет, молодому учёному удалось найти останки такого же кита, которые датируются примерно 700 тысячами лет. Это значит, что герпетоцетов «застали» морские котики (согласно реконструированной временной линии, они появились около 3,5 млн. лет назад) и морские выдры (около миллиона лет назад); на суше же в одно время с ними обитали мамонты и, возможно, бизоны; могли видеть этих китов и древние люди.

«Другие усатые киты в ответ на климатический вызов пережили существенное увеличение размеров тела, но этот карликовый кит, видимо, сохранял свою нишу, которая исчезла лишь сравнительно недавно», – говорит Буссенекер.

Вероятно, он также нашёл косвенное подтверждение гипотезы, которую выдвинули до него двое других новозеландских учёных: современный карликовый гладкий кит Caperea marginata, живущий в Южном океане, на самом деле не относится к гладким китам, а также является родственником герпетоцета (тот в одно время с ним населял моря Северного полушария).

Источник: Научная Россия

Паразиты влияют на поведение тех, на ком паразитируют. Самый известный пример — грибы-зомбификаторы из рода Кордицепс, которые приказывают заражённым ими муравьям отправиться умирать туда, куда нужно самим грибам. Однако паразиту далеко не всегда удаётся полностью перехватить рычаги управления жертвой, примером чему могут послужить взаимоотношения ос-наездников рода Aphidius и тлей, в которых эти осы выводят своё потомство.

Наездник Aphidius ervi откладывает яйца в тлю. (Здесь и ниже фото Nigel Cattlin.)Исследователи из Манчестерского университета (Великобритания) использовали трёх самок и тринадцать самцов наездников Aphidius ervi: они знали генетический портрет всех особей, а потому могли сказать, какие генетические варианты будут представлены в их потомстве. В качестве жертвы выступали тли одной линии; поскольку размножались они партеногенетически, то все были клонами друг друга, и никаких генетических различий, которые могли бы повлиять на результат эксперимента, у них не было.

Тля здоровая (справа) и тля, заражённая наездником.Ос подселяли к тлям, обитающим в специальных клетках с растениями, и наблюдали за их поведением. Заражённые тли умирали в течение десяти дней. Исследователи проанализировали расположение мёртвых тлей и пришли к выводу, что паразит влияет на поведение жертвы. Но при этом оказалось, что поведение заражённых тлей варьируется от того, кто были родители той личинки, что росла внутри тли.

Для ос важно, чтобы жертва оставалась в живых, пока личинка внутри неё не созреет. А вот заражённой тле разумнее совершить суицид, чтобы не дать личинке паразита развиться и тем самым защитить всю популяцию. Вероятность преждевременной гибели для тли резко возрастает, если она спускается на землю: тут и еды нет, и хищников больше. То есть задача тлей — почувствовав внутри «чужого», бросить растение и спуститься на землю, а задача ос — заставить тлей сидеть на растении как можно дольше.

Однако далеко не все тли после заражения оставались на растении. То есть у ос не всегда получалось подавить волю жертвы и принудить её действовать в интересах паразита. Вероятность того, останется ли тля на растении или пойдёт искать преждевременную смерть, зависела от комбинации генов в личинке осы, причём свою роль играли как отцовские, так и материнские гены. То есть по крайней мере в случае ос и тлей нельзя говорить об однозначной стопроцентной зомбификации, поскольку гены ос, отвечающие за управление поведением жертвы, не обязательно работают с идеальной эффективностью. Иными словами, осы продолжают эволюционную борьбу с тлями за контроль над поведением последних.

Особое внимание, по словам исследователей, привлекает то, что результат зависит, по-видимому, от комбинации родительских генов: для управления тлёй нужна именно эффективная комбинация генов отца и генов матери, а не какой-то конкретный вариант одного-единственного гена. Но пока что биологи не знают, что это за гены и как именно они воздействуют на поведение тлей-жертв.

Результаты экспериментов будут опубликованы в журнале Biology Letters.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Учёные продолжают искать и находить сходства между человеческой речью и звуками, издаваемыми обезьянами. Новое открытие сделал Тор Бергман из Мичиганского университета (США), изучавший повадки эфиопских гелад.

Самец и самка гелады (фото Anup Shah).Г-н Бергман исследует гелад довольно давно и, как и другие учёные, не раз обращал внимание на то, что голоса этих обезьян напоминают человеческие. В прошлом году ему на глаза попалась статья, в которой говорилось, что мимические движения обезьян могли дать начало человеческим речевым движениям. Это навело биолога на мысль о том, что звуки, издаваемые геладами, могут не просто казаться похожими на человеческую речь, но иметь с ней что-то общее.

Многие обезьяны при общении чмокают губами (именно это чмоканье, по мнению учёных, и могло потом превратиться в речевые движения). Однако гелады пошли дальше других: вместе с чмоканьем они издают волнообразный, колеблющийся звук. Об этом г-н Бергман и пишет в журнале Current Biology: волнообразные звуки, издаваемые геладами, ритмически напоминают человеческую речь. По сути, гелады почти научились комбинировать основные движения, из которых происходит речь: чмокая губами, они расчленяют звук подобно тому, как это делаем мы, смыкая и размыкая губы на некоторых согласных.

Чмоканье губами у большинства обезьян служит простым мимическим сигналом, гелады же первые, по-видимому, сумели совместить эту мимику со звуковым потоком, с вокализацией. Этот пример, возможно, показывает, как шла эволюция речи у наших предков, хотя стоит подчеркнуть, что речь не о смысловом содержании звуков, а лишь о подготовке звукового аппарата. Развитие знакового, смыслового содержания, синтаксиса и т. п., скорее всего, шло какими-то иными путями и со своей эволюционной логикой.

Стоит также ещё раз отметить, что о «человекообразной» речи гелад учёные знали давно, однако её механизм (и то, в чём этот механизм совпадает с человеческим звуковоспроизведением) разъяснили только сейчас.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Насколько быстро бегал Tyrannosaurus rex? Биомеханики полагают, что «царь тираннозавров» был чертовски быстр, но, вероятно, не так быстр, как вы думаете.

Изображение Stephanie Fox / io9.com.Этот вопрос обсуждается давным-давно. В конце XIX века никто не сомневался в высоких скоростных качествах этих гигантских ящеров, но к середине XX века возникла иная точка зрения. На новых реконструкциях Tyrannosaurus rex стоял совершенно прямо, а за ним волочился большой хвост. Такое существо могло передвигаться лишь медленно и неуклюже.

В последние десятилетия модель передвижения этих животных вновь подверглась пересмотру. Одни говорят, что Tyrannosaurus rex мог развить скорость до 20 м/с, другие полагают, что это был умеренный бегун — не быстрый, но и не медленный. Например, Джон Хатчинсон из Королевского ветеринарного колледжа (Великобритания) считает, что максимум находился где-то в диапазоне 5–11 м/с. Напомним: рекорд Усейна Болта равен почти 12 м/с. Прочим сверхспортсменам тоже удалось бы спастись, если бы на них набросился не самый быстрый тираннозавр. Остальные попали бы к нему на обед.

Хорошо, а что с другими тероподами?

Одно из наиболее значительных исследований на эту тему было опубликовано в 2007 году Уильямом Селлерсом и Филлипом Мэннингом, палеонтологами Манчестерского университета (Великобритания). Оно уникально тем, что с помощью компьютерной программы GaitSym удалось смоделировать максимальную скорость пяти динозавров: компсогната, велоцираптора, дилофозавра, аллозавра и T. Rex. (Все они, заметьте, ходили на двух ногах и были плотоядными.)

На основании известных моделей ископаемых дуэт произвёл реконструкцию опорно-двигательного аппарата динозавров. Затем GaitSym проверила каждую модель с помощью различных комбинаций схем мышечной активации. Те из них, которые позволяли динозавру пробежать хотя бы 15 метров, подверглись дополнительному анализу.

Напоследок Селлерс и Мэннинг воспроизвели бег человека, эму и страуса, то есть видов, для которых известна максимальная скорость, чтобы проверить точность результатов GaitSym. Вот что получилось в итоге:

Изображение W. I. Sellers & P. L. Manning.На основании этой таблицы составлена инфографика, приведённая выше. Расчётная скорость T. rex (8 м/с) оказалась прямиком посреди диапазона 5–11 м/с, упомянутого г-ном Хатчинсоном. Dromaius, Struthio и Homo означают эму, страуса и человека соответственно.

Вывод: чем меньше двуногий теропод, тем быстрее он бежит. (Только посмотрите, что вытворяет диковинный компсогнат!) Но каким бы ни был медленным тираннозавр, он всё же на 0,1 м/с опережает человека.

Отметим: Селлерс и Мэннинг исходили из того, что масса тела тираннозавра составляла 6 т, тогда как в 2011 году г-н Хатчинсон показал, что она могла достигать 8 т. Если он прав, то у путешественника во времени ещё будет какой-то шанс оторваться от преследователя.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

Среди теорий о возникновении жизни на Земле особой популярностью пользуется гипотеза мира РНК. РНК, как известно, может служить катализатором, и на заре жизни такие молекулы РНК могли одновременно и нести специфический наследственный код, и сами же его передавать от одного поколения молекул другому.

Элементы вторичной структуры (цветные) прионного белка, вписанные в конечный пространственный рельеф молекулы (рисунок UWMadisonCALS).Однако, как полагает Майкл Блейбер из Университета штата Флорида (США), белки рано списывать со счетов. В статье, опубликованной в журнале PNAS, г-н Блейбер и его коллеги утверждают, что белки вполне могли возникнуть и функционировать без помощи нуклеиновых кислот. Как известно, правильная работа белковой молекулы зависит от её пространственной укладки, которая определяется последовательностью аминокислот. Эта трёхмерная структура определяет всякое взаимодействие белка с любыми другими молекулами. Можно предположить, что белок становится белком, когда в нём есть достаточное количество разных аминокислот: их разнообразие и количество определяют разнообразие и тонкость настройки пространственной структуры. А большое число разнообразных аминокислот требует шаблона для синтеза, и тут мы упираемся в необходимость РНК.

Но учёным удалось показать, что в определённых условиях пространственные структуры могут складываться из очень небольшого числа аминокислотных блоков. Среди аминокислот есть десяток таких, которые для своего синтеза не требуют сложной ферментной системы живой клетки. Иными словами, эти аминокислоты могли существовать до появления жизни. Учёные предположили, что из этих десяти аминокислот, не нуждающихся в «живых» ферментах, могут получиться пептиды, способные приобретать белковую пространственную структуру.

Исследователи продемонстрировали, что такие упрощённые белки действительно могут приобретать сложную пространственную структуру: число аминокислот удалось понизить до 12, из которых 80% были те, которые не требуют «живого синтеза». То есть двенадцати видов аминокислот достаточно, чтобы сделать белок со стабильной пространственной структурой (при этом, разумеется, аминокислоты могут повторяться и входить в молекулу в разных количествах и в разной последовательности). Хотя такой белок, как видим, не на 100% состоит из «неживых» аминокислот, можно допустить, что для этого нужны особые внешние условия, благоприятные для сворачивания аминокислотных цепей столь необычного состава.

Те белковые молекулы, что были описаны авторами работы, отличались тягой к кислой и высокосолевой среде, то есть могли приобретать пространственную укладку в довольно экстремальных внешних условиях. Во времена возникновения жизни, надо думать, подобные условия были не такой уж редкостью.

Источник: КОМПЬЮЛЕНТА

2.11.2. Животный мир эоцена (55,8 ± 0,2 - 33,9 ± 0,1 млн. лет назад)

   Эоценовая эпоха (55,8 ± 0,2 - 33,9 ± 0,1 млн. лет назад)

Рис. 2.11.2.1. Эоценовая эпохаСледующей эпохой палеогеного периода являлся эоцен. В эоцене основные массивы суши начали понемногу принимать положение, близкое к тому, которое они занимают в наши дни. Климат эоцена был мягким и теплым, даже теплее, чем в мезозое, на суше было мало саванн и много джунглей (рис. 2.11.2.1). Биосфера Земли окончательно оправилась от катастрофы, приведшей к вымиранию динозавров, разнообразие жизненных форм достигло мезозойских величин.

Рис. 2.11.2.2. Улитка конусВ течение всего эоцена воды Мирового океана изобиловали различными видами планктона — плавучей массы, образованной мириадами крохотных животных и водорослей. В океанских глубинах появились новые виды моллюсков, а также ракообразные, вроде крабов и раков-отшельников. После вымирания почти всех головоногих, моллюски по-прежнему пребывают в упадке, в эоцене к ним относится лишь 3% всех родов. Как и в палеоцене, большинство моллюсков – улитки (так на рис. 2.11.2.2 показана ныне живущая, чрезвычайно ядовитая морская улитка конус, появившаяся как раз в эоцене). Довольно много развилось двустворчатых моллюсков, многие из них относятся к современным родам. Из головоногих моллюсков в эоценовых отложениях замечен лишь род-долгожитель наутилус, живущий, в наших морях и по сей день. В мире иглокожих ничего существенного не произошло, разве что появился плоский морской еж, он же песочный доллар, и вымерла морская лилия pentacrinites. 

Кругом было множество костных рыб любых форм и размеров. Каменная летопись зафиксировала также много новых видов пресноводных рыб, обитавших в озерах и реках по всему земному шару. Вообще, сильно возросло разнообразие лучеперых рыб, они теперь составляют 30% всех родов, после вымирания большинства головоногих моллюсков и водных пресмыкающихся рыбам настало раздолье, они активно заполняли доступные экологические ниши. Самый большой отряд эоценовых рыб, как и сейчас, окунеобразные, к ним относятся 4% всех эоценовых родов. Сюда входят высокотелые тропические акантуроиды длиной 20-70 см (самым известным их ныне живущим представитель является - рыба-хирург рис. 2.11.2.3). Также появились скумбриевые, в том числе и современный род тунец, окуневые. Уже существуют барракуда, рыба-ангел, рыба-попугай.

Рис. 2.11.2.3. Рыба-хирургВторое место по родовому разнообразию среди лучеперых рыб в эоцене занимает отряд сельдеобразных. Собственно сельдь появилась как раз в эоцене. Также в эоцене появились иглобрюхообразные, в частности, рыбы-ежи (рис. 2.11.2.4). С этой эпохи известны: угри, трескообразные, удильщики, а также - карпы, сомы, камбалы, лососи, скорпены и многие другие.

Рис. 2.11.2.4. Рыба-ёжХрящевые рыбы в эоцене составляли 3% всех родов, подавляющая часть которых – акулы. Самый большой отряд эоценовых акул – кархаринообразные, это «классические» торпедообразные акулы с большими пастями, длиной 1,6-5 м и весом 13-750 кг, сюда входит, в частности, тигровая акула, этот род появился как раз в эоцене.

Более крупные ламнообразные акулы (3,3-9 м) также широко представлены в эоценовой фауне. Появилась глубоководная акула-гоблин, дожившая до наших дней без заметных изменений. Тогда же сформировался отряд squaliformes, в который входят главным образом небольшие глубоководные акулы. Из современных родов появилась рыба-пила (рис. 2.11.2.5).

Скаты в эоцене распространились не то чтобы широко, но перестали быть полувымирающей диковинкой. 

В мире насекомых наступил локальный расцвет сетчатокрылых, широко распространились муравьи. В эоцене жили самые крупные муравьи в истории Земли, размер рабочих особей которых достигал в длину 3 см, матки – 5 см, а размах крыльев самцов достигал 15 см. Также в это время имел место локальный расцвет мшанок и появляются современные пчелы.

Рис. 2.11.2.5. Рыба-пилаВ эоцене появилось много новых групп млекопитающих, развившихся из растительноядных млекопитающих палеоцена.

Рис. 2.11.2.6. Представитель отряда кандилятр - Фенакодус (Phenacodus)В самом начале эоцена жили маленькие пятипалые копытные кондиляртры (рис. 2.11.2.6), питавшиеся сочными стеблями и листьями растений. Эти быстроногие животные стали общими предками современных лошадей, коров, свиней, тапиров, носорогов и оленей. В то время существовали и крупные травоядные, такие, как корифодон и уинтатерий. Среди мелких млекопитающих преобладали грызуны. На деревьях обитали предшественники нынешних лемуров, долгопятов и полуобезьян голаго.

    Хотя в конце мелового периода место громадных морских рептилий заняли плотоядные акулы и отдельные виды хищных костных рыб, некоторые наземные млекопитающие также вернулись в море, дабы поучаствовать в дележе бывших владений ихтиозавров и плезиозавров. Среди них были и млекопитающие, от которых впоследствии произошли киты.

Первые ископаемые киты известны со времен эоцена. Возможно, эти водные млекопитающие развились из группы хищных копытных млекопитающих, вернувшейся к водному образу жизни. По всей видимости, они пытались таким образом избежать обострившейся конкуренции на суше. Ближе к концу эоценовой эпохи в океанах обитали существа, уже очень похожие на современных китов. Одновременно, на суше эволюция породила кротов, верблюдов, кроликов и полевок, а ближе к концу эоцена появились первые кошки, собаки и медведи.

Рис. 2.11.2.7. Эоценовый представитель мозоленогих - ProtylopusДавайте теперь рассморим более подробно живших в то время сухопутных животных.

Как и в палеоцене, самая большая группа животных эоцена – млекопитающие, их разнообразие достигло 40% всех эоценовых родов. Почти все млекопитающие эоцена плацентарные, а самая большая их группа – лавразиотерии (27% всех родов). Самый большой отряд лавразиотериев – мезонихии (10% всех родов), с них мы и начнем обзор. Больше половины эоценовых мезонихий (6% всех родов) перешли от мясной диеты к растительной и образовали отряд парнокопытных. Самый большой подотряд эоценовых парнокопытных (3% всех родов) – мозоленогие (рис. 2.11.2.7), предки современных верблюдов, у них на ногах были не копыта, а просто мозоли. В эоцене они были невелики и совсем не похожи на верблюдов, их вес составлял от 2 до 140 кг.

Рис. 2.11.2.8. Представитель антракотерий - Элометрикс (Elomeryx)Второе место по родовому разнообразию среди эоценовых парнокопытных занимает семейство hypertragulidae, это были совсем маленькие копытные, от 2,16 до 8,29 кг. Далее идет семейство антракотерий (anthracotheriidae), сюда входили животные, похожие на маленьких (до 1,5 м в длину) бегемотиков (рис. 2.11.2.8).

Также из парнокопытных эоцена заслуживают упоминания первые свинообразные (довольно-таки крупные животные, до 250 кг), оленеобразный лептомерикс, длиннохвостые диакодексисы и полуводный енотообразный индохиус.

Другие эоценовые мезонихии (3% всех родов) приспособились к поеданию не растительности, а рыбы. Пакицетиды обитали в основном на суше, а кормились и на суше, и в воде.

Амбулоцетиды кормились почти исключительно в воде, это были своеобразные млекопитающие крокодилы, длиной до 3 м и весом до 300 кг.

Ремингтоноцетиды – другая, альтернативная попытка эволюции создать млекопитающего крокодила.

Рис. 2.11.2.9. Базилиозавр (Basilosaurus)Базилозавриды ушли по пути приспособления к водной среде дальше всех, они считаются первыми китами. В отличие от современных китов, у них была вторая, задняя пара плавников, у многих видов из плавников торчали пальцы. Фактически это были не столько киты, сколько млекопитающие аналоги мезозойских мозазавров. Настоящие киты появились позже, базилозавриды были их предками. Первоначально базилозавридов считали морскими ящерами, это отразилось в их названии. Базилозавр достигал 21 м. в длину (рис. 2.11.2.9) и был крупнейшим животным эоцена, другие базилозавриды не превосходили 5-6 м в длину. Эхолокацией базилозавриды еще не овладели.

Рис. 2.11.2.10. Мезоникс (Mesonyx)Сохранились в эоцене и «традиционные» мезонихии, не изменившие наземному хищному образу жизни (рис. 2.11.2.10). Одним из крупнейших млекопитающих хищников (являющийся по своей природе копытным хищником) живших на Земле, является проживавший в эоцене эндрюсарх достигавший 5 м в длину и весивший около 1 т, он обладал почти метровым черепом и вполне мог питаться даже самыми крупными травоядными животными. Эндрюсархи были малоподвижными и, скорее всего, не столько хищниками, сколько всеядными животными типа современных медведей.

    Теперь, давайте перейдем ко второму отряду эоценовых лавразиотериев – непарнокопытным (7% всех родов), сформировавшемуся как раз в эоцене. Примерно половина эоценовых непарнокопытных относятся к семейству бронтотериев, это были коренастые и толстокожие носорогоподобные существа, весом от 2 кг. до 1 т. Мелкие бронтотерии больше напоминали кабанчиков, чем носорогов.

Второе место по родовому разнообразию среди эоценовых непарнокопытных занимает семейство лошадей (эогиппусы) - небольшие животные, обитавшие в лесах вблизи болот, на передних ногах они имели по пять пальцев, на четырех из них были копыта, на задних - по три копыта. У них была маленькая голова на короткой шее, имелось 44 зуба. Коренные зубы были низкие. Это говорит о том, что животные питались преимущественно мягкой растительностью. Потомки эогиппусов - орогиппусы - по величине почти не отличались от них, но имели высокие четырехгранные коренные зубы, с помощью которых они могли перетирать довольно жесткую растительность. Череп у орогиппусов был уже больше похож на череп современной лошади, чем у эогиппусов. По размерам он такой же, как череп лисицы. Эоценовые лошадки весили от 20 до 55 кг и бегали не очень быстро. В эоцене они встречались только в Северной Америке.

    Палеотерии являлись евроазиатским аналогом североамериканских лошадей. Они отличались меньшими размерами (от 300 г до 20 кг) и не столь выраженным лошадиным обликом, многие палеотерии были больше похожи на антилоп, чем на лошадей.

Рис. 2.11.2.11. Мезоникс (Mesonyx)В эоцене появляются предки носорогов - большие безрогие животные они были невелики (до 2,5 м в длину). В конце эоцена от них произошли уинтатерии (рис. 2.11.2.11). У них было по три пары рогов, кинжалообразные длинные клыки и очень маленький мозг.

Жившие на лугах вблизи многочисленных рек и озер титанотерии, были величиной с современных слонов. Они, также являвшиеся представителями животных эоцена, имели большие разветвленные рога. Зубы титанотериев были небольшими, вероятно, животные питались мягкой растительностью.

Также в эоцене появились тапиры. Самые большие эоценовые тапиры (до 300 кг) относятся к современному роду тапир, который возник как раз тогда и с тех пор практически не изменился. Более мелкие эоценовые тапиры, например, 15-килограммовый гептодон, быстро вымерли. 

Рис. 2.11.2.12. МиацидПерейдем теперь к хищным млекопитающим, к которым относятся 4% эоценовых родов. Самое большое семейство эоценовых хищных – миациды (2% всех родов) – куницеподобные зверьки весом около 2 кг. (рис. 2.11.2.12), они лазили по деревьям и ели детей наших предков.

Появились первые псообразные, они уже разделились на семейства псовых и медвежьих, но и те, и другие были больше похожи на виверр и енотов, чем на волков и медведей. А также первые кошкообразных, эти звери относятся не к семейству кошачьих (его в эоцене еще не было), а к ныне вымершему семейству нимравид, они были похожи на рысей и пантер, но походка у них была стопоходящей, как у медведей. Также в эоцене появились первые гиены.

Клыкастые и когтистые растительноядные симолесты в эоцене постепенно сдают позиции, хотя до полного вымирания им еще далеко. Корифодон и гиперкорифодон занимали экологическую нишу современного карликового бегемота, а 80-килограммовый стилинодон использовал свои страшные зубы, чтобы выкапывать из земли корнеплоды. На деревьях обитали саблезубые белки копидодоны, они имели несоразмерно большие клыки, которые использовали то ли для самозащиты, то ли для разборок между самцами.

Рис. 2.11.2.13. Мегистотерий (Megistotherium osteothlastes)Креодонты – альтернативная ветвь хищных лавразиотериев. Хищные креодонты, небольшие, похожие на волков животные, еще не имели настоящих "хищных" зубов. Их зубы были почти одинаковыми по размерам, строение скелета - примитивным. В эоцене от них произошли настоящие хищники, имевшие дифференцированные зубы. В ходе эволюции от этих хищников развились все представители собачьих и кошачьих.) Это была как бы бета-версия млекопитающих хищников, они имели неудачную конструкцию нижней челюсти, из-за чего не могли обгладывать кости и жевать травку, если вдруг захочется витаминов. Кроме того, мозг у них был развит хуже, чем у настоящих хищников. Рассмотрим некоторых из них, так 60-килограммовый гиенодон являлся креодонтовским аналог гиены, а патриофелис – креодонтовский аналог леопарда. Machaeroides – саблезубый кот размером с манула, а саркастодон – крупнейший из эоценовых креодонтов, достигал 700 кг (как современный большой медведь). Крупнее саркастодона была разве, что только мегистотерия (рис. 2.11.2.13), ископаемые останки которой обнаружили в эоценовых горных породах Северной Африки. Возможно, это было крупнейшее хищное наземное млекопитающее всех времен — громадный креодонт весом почти 1000 кг. Голова его была вдвое больше головы медведя гризли.

Рис. 2.11.2.14. ИкарониктерисКондилартры в эоцене постепенно вымирали, среди них стали преобладать мелкие насекомоядные виды, а крупные, например, фенакодус, в течение эоцена вымерли, не выдержав конкуренции с копытными.

В эоцене появились первые летучие мыши, так например икарониктерис был первой летучей мышью (рис. 2.11.2.14), очень похожей на современных летучих мышей с крыльями из участков кожи, туго натянутых на длинные тонкие пальцы. Это насекомоядное животное, вероятно, охотилось по ночам, когда прочие воздушные хищники не летали из-за темноты.

Носорогоподобные диноцераты с клыками, как у кабанов, и странными роговыми выступами на морде, в эоцене попытались достигнуть процветания, но неудачно, к концу периода они вымерли.

Известно три рода эоценовых панголинов, они отличаются от современных тем, что чешуя прикрывала только туловище, а конечности и хвост были голыми.

В эоцене появились первые ежи, это были весьма своеобразные зверьки, так например фолидоцеркус помимо иголок имел чешую, на голове она образовывала сплошной костяной шлем, а хвост был длинным и чешуйчатым, как у ящерицы. Некоторые эоценовые ежи питались не насекомыми, а рыбой, а один вид был специализированным муравьедом.

Рис. 2.11.15. Тростниковая крысаЗакончив обзор лавразиотериев, перейдем ко второму большому надотряду плацентарных млекопитающих – euarchontoglires, к ним в эоцене относилось 7% всех родов. Некоторые предки обезьян и лемуров жили на деревьях, питались плодами и насекомыми. У них были длинные хвосты, помогавшие им лазить по деревьям, и конечности с хорошо развитыми пальцами. Самый большой отряд в этом надотряде – приматы (4% всех родов). Самый большой их подотряд – мокроносые обезьяны, это аналоги современных лемуров и лори, но не столь специализированные, как современные виды. Это были небольшие древесные животные, от 10 г до 6,3 кг, все похожи друг на друга.

Рис. 2.11.16. Динотерий (Deinotherium)Сухоносые обезьяны (наши далекие предки) утратили развитое обоняние примитивных млекопитающих и стали полагаться в основном на зрение. В эоцене сухоносые обезьяны только-только отделились от мокроносых и мало чем отличались от них.

Второй большой отряд эоценовых euarchontoglires – грызуны, сюда входят 3% всех эоценовых родов. Самый большой подотряд эоценовых грызунов – hystricomorpha, в наше время в который входят крупнейшие грызуны, включая капибару. В эоцене hystricomorpha были не столь крупны, самый большой эоценовый грызун – тростниковая крыса достигавшая 10 кг и ничуть не изменившаяся с тех времен (рис. 2.11.2.15).

Второй по родовому разнообразию подотряд эоценовых грызунов – sciurognathi, сюда входят бобры и белки.

Плезиадапиды, похожие на примитивных приматов, но не относящиеся к ним, вымерли в начале эоцена.

Окончив обзор euarchontoglires, перейдем к афротериям (4% всех родов). В эоценовый период появляются предки ныне живущих хоботных - животные величиной с современного тапира.

Бивни у них были маленькими, а хобот представлял собой удлиненную верхнюю губу. От них произошли динотерии, нижняя челюсть которых под прямым углом опускалась книзу. На конце челюстей были бивни. Динотерии имели уже настоящие хоботы. Они жили во влажных лесах с буйной растительностью (рис. 2.11.2.16).

В конце эоцена появляются первые представители слонов - палеомастодонты и первые представители зубатых и беззубых китов, сиреневых. Наиболее процветающим их отрядом в эоцене были хоботные (2% всех родов). Заметных хоботов они не отрастили, но у палеомастодонта, уже были бивни на верхней челюсти. На нижней челюсти у него тоже были бивни, большие, тупые и плоские, наподобие здоровенной ложки, вероятно, он пользовался ими как лопатой для выкапывания съедобных корней. Палеомастодонт был крупнейшим из эоценовых хоботных, его вес достигал 2 т, другие виды были меньше, самые маленькие эоценовые хоботные не превосходили 15 кг.

Рис. 2.11.2.17. Арсинотерий (Arsinoitherium)Второй большой отряд эоценовых афротериев – сирены, сюда входят речные и морские травоядные млекопитающие, медлительные и осторожные. У первых сирен еще сохранялись задние ноги, у более поздних видов они атрофировались. Крупнейшей из эоценовых сирен был дюгонь достигавший длиной до 5,8 м, весивший до 600 кг, эти звери дожили до наших дней, практически не изменившись.

Третий и последний, заслуживающий рассмотрения, отряд афротериев – embrithopoda. В этот отряд входит арсинотерий – африканский аналог носорога. Арсинотерий имели по паре больших и малых рогов (рис. 2.11.2.17). Длина их тела достигала 3,5 м. Далекие потомки этих животных - доманы, небольшие копытные, живущие в наше время.

Рис. 2.11.2.18. Лептиктидий (Leptictidium)Южноамериканские копытные в эоцене эволюционировали вяло и ничего интересного не породили. В основном это были всеядные существа типа свиней и примерно такого же размера.

Лептиктиды – боковая ветвь плацентарных млекопитающих, они появились в конце мезозоя и вяло прозябали до середины кайнозоя, когда вымерли. В эоцене они породили лептиктидия – странного зверя, нечто вроде кенгуру с носом выхухоли, этот хищник достигал 90 см в длину вместе с хвостом (рис. 2.11.2.18).

Жил еще в эоцене загадочный муравьед eurotamandua длиной до 90 см, совершенно непонятно, из какого отряда он родом.

К эоценовым млекопитающих также относятся опоссумы и утконосы знакомые уже нам с палеоцена.

Теперь перейдем к завропсидам – «пресмыкающейся» ветви развития четвероногих, к ним в эоцене относилось 18% всех родов. Самый большая их группа – птицы (8% всех родов). Сильно распространились пингвины, крупнейшие из них достигали роста 1,7 м и веса 100 кг, это были крупнейшие пингвины проживавшие на Земле. Интересно, что у всех эоценовых пингвинов были длинные и острые клювы, как у цапель.

Журавлеобразные, появившиеся еще в палеоцене, распространились довольно широко, но пока они больше похожи не на журавлей, а на южноамериканских трубачей.

Рис. 2.11.2.19. Диатрима (Diatryma)В надотряде galloanserae, в который входят куры, утки и гуси, продолжали жить гусежуравль пресбиорнис и диатрима (рис. 2.12.2.19) она же гасторнис, но до конца эоцена они оба вымерли. Диатрима, быстроногий "ужасный журавль", высотой почти 2 м, обитала в Северной Америке. У нее был громадный клюв, похожий на клюв попугая, и чудовищные когти, которыми приканчивала и разрывала на части свою жертву. По всей видимости, диатрима была страшным врагом ранних предков лошадей, и вполне вероятно, что она легко могла "съесть лошадь"! [1]

На морских побережьях в эоцене жили вполне современные бакланы и гагары. Также в эоцене встречались огромные зубастые пелагорнитиды с размахом крыльев до 6 м, они заняли экологическую нишу гигантских птеродактилей мелового периода. Появились первые стрижи, соколообразные, попугаи, цапли, фламинго, дятлы, широко распространены совы.

Крокодиломорфы в эоцене сильно сдали позиции, теперь к ним относятся только 6% всех родов. Наиболее широко распространены аллигаторы, на втором месте гавиалы (рис. 2.11.2.20), на третьем – собственно крокодилы. Размеры эоценовых крокодиломорф варьируются от 70 см до 6 м. Двуногий динозавроподобный pristichampsus появившийся в палеоцене в эоцене вымер.

Рис. 2.11.2.20. Гавиал (Gavialis)Среди чешуйчатых пресмыкающихся в эоцене появляются первые ядовитые змеи и первые наземные черепахи. Также продолжают существовать крокодилоподобные хористодеры.

    Среди земноводных ничего интересного не произошло, все те же лягушки, тритоны и саламандры.

    В конце эоцена африканская литосферная плита начала наезжать на европейскую и азиатскую, большое и глубоководное море Тетис стало превращаться в мелководное Средиземное море. А индийская литосферная плита, соприкоснувшаяся с азиатской еще в начале эоцена, начала заметно выталкивать вверх тибетско-гималайскую горную систему. В результате сильно изменились пути циркуляции водных и воздушных масс, на Земле стало заметно холоднее, в Антарктиде начал формироваться ледник. Все вышеперечисленное привело к умеренно большому вымиранию, которое и обозначает конец эоцена. Впрочем, это вымирание можно назвать умеренно большим только по кайнозойским меркам, по сравнению с вымиранием динозавров это была сущая ерунда, а по меркам кембрия это вообще никакое не вымирание, а нормальная повседневная жизнь. [2]

Животный мир палеогена. Животный мир эоцена

<< Животный мир палеогена. Животный мир палеоцена<<

|>> Животный мир олигоцена>>

А.С.Антоненко